Шарль де Голль - Страница 3

Идеи, высказанные де Голлем, были встречены враждебно. На глазах портились его отношения с маршалом Петеном, который раньше ему покровительствовал.

В 1937 г. де Голль получает повышение. В 47 лет он становится полковником. Его назначают командиром танкового полка в г. Меце, чуть ли не единственного во Франции. А Европа шла к войне с головокружительной быстротой. В марте 1938 г. Германия захватила Австрию, а в сентябре было подписано Мюнхенское соглашение. Франция фактически начала проводить прогерманский внешнеполитический курс.

Де Голль с горечью взирал на все происходящее. В 1938 г. выходит его четвертая книга — "Франция и ее армия". Он напишет позднее: "Это было моим последним предупреждением, с которым я со своего скромного поста обращался к родине накануне катастрофы". Книга в целом была посвящена истории французской армии. В ее заключении автор писал о будущей войне, которую считал неизбежной. Де Голль утверждал, что Франция к ней совершенно не готова и требовал скорейшего создания танковых войск и авиации. Но его опять никто не захотел услышать. Но не прошло и года как катастрофа разразилась.

В мае 1940 г. Германия начала стремительное наступление на Западном фронте. Как известно, немцы нанесли первый удар по французской границе через территории нейтральных стран — Бельгии и Голландии, а затем их главные силы атаковали французскую территорию в районе г. Седан, где кончались укрепления "линии Мажино". Фронт был прорван. Французская армия поспешно отступала.

11 мая де Голль получил приказ принять командование только что сформированной из разрозненных частей 4-й бронетанковой дивизией. Она самоотверженно сражалась, неся большие потери. В конце месяца де Голль был произведен в чин бригадного генерала и вскоре назначен заместителем военного министра. Он немедленно прибыл в столицу и там узнал, что в состав правительства введены также сторонники прекращения войны, например, маршал Петен. Де Голль упорно настаивал на ее продолжении. Он пытался убедить в этом Рейно и предложил правительству перебраться в североафриканские владения Франции, чтобы продолжать борьбу, опираясь на огромную колониальную империю страны. 9 июня де Голль вылетел в Лондон. Там он впервые встретился с премьер-министром Великобритании Черчиллем и пытался добиться его поддержки. Но тот явно скептически отнесся к заверениям о решимости Франции продолжать войну. События приобретали все более грозный характер. Немецкие войска находились уже близ Парижа. Правительство бежало из столицы в Бордо. Даже после этого де Голль опять предпринял отчаянные попытки убедить Рейно не складывать оружия, а перебраться в Алжир. Но безрезультатно. 16 июня кабинет подал в отставку, а новый сформировал маршал Петен. Теперь капитуляция Франции была неминуемой. Все, что творилось в эти дни, казалось де Голлю каким-то абсурдом. Он отказывался верить в то, что его страна повержена, и думал только об одном: любой ценой, любыми средствами продолжать битву, даже если этого хочет только он один. И вот бригадный генерал принимает решение, которое перевернуло всю его жизнь. 17 июня де Голль вылетает в Лондон для того, чтобы сказать "нет" поражению Франции и бороться дальше. В этот же день он встретился с Черчиллем, когда уже стало известно, что маршал Петен обратился к правительству Германии с просьбой о перемирии. Де Голля это побудило к быстрым действиям. Он заверил английского премьера в своем твердом намерении продолжать борьбу. 18 июня генерал уже писал знаменитое воззвание к своим соотечественникам, которое прочитал в 8 часов вечера по английскому радио. Очевидцы вспоминали, что де Голль не спал почти двое суток. Усталый, бледный, он вошел в радиостудию, положил перед собой исписанный мелким почерком листок и стал читать неровным прерывистым голосом. В своей краткой речи никому не известный генерал доказывал, что положение Франции далеко не безнадежно, потому что война носит мировой характер и ее исход не будет решен лишь битвой за Францию. Заканчивалась речь следующими словами: "Я, генерал де Голль, ныне находящийся в Лондоне, приглашаю французских офицеров и солдат, которые находятся на британской территории или смогут там оказаться, установить связь со мной. Что бы ни случилось, пламя французского Сопротивления не должно погаснуть и не погаснет. Завтра, как и сегодня, я буду выступать по радио Лондона".

Мало кто услышал первую лондонскую речь де Голля во Франции. Но уже через некоторое время она стала исторической. Произнеся эти 40 строчек, генерал, по его собственным словам, почувствовал, как он заканчивает одну жизнь и начинает другую. Совершенно сознательно, следуя только собственным убеждениям, он перечеркнул прошлое и вступил в неизвестность, конечно понимая, каким трудным и тернистым будет его дальнейший путь. Но, обладая сильным характером, твердой силой воли и честолюбием, генерал смело пошел навстречу судьбе. Вот так де Голль стал де Голлем, первым французом, поднявшим факел Сопротивления своей родины.

22 июня было подписано франко-германское перемирие. По его условиям французская армия и флот разоружались и демобилизовывались. Франция должна была выплачивать огромные оккупационные платежи, две трети страны, включая Париж, были оккупированы Германией, а ее южная часть (так называемая свободная зона) и колонии не подвергались оккупации и контролировались правительством Петена. Оно обосновалось в небольшом курортном городке Виши. Де Голля новый кабинет вскоре заочно приговорил к смертной казни за "дезертирство" и "измену". Такое решение не могло уже ни устрашить, ни огорчить генерала. Отныне для него существует две Франции. Одна — это та, которая позорно капитулировала. Другая — это его Франция, которая будет сражаться с врагом до победного конца, чего бы ей это не стоило. Осознавал де Голль это или нет, но уже в июне 1940 г. он встал на политический путь. Ведь противопоставив себя и свое дело официальной доктрине французского правительства, он сразу оказался в другом политическом лагере. В результате война не только перевернула жизнь де Голля, но и стала для него дорогой к политической карьере. До войны, по свидетельству сына генерала, его отец о ней никогда не думал. Он мыслил себя скорее известным полководцем, но никак не политиком.